Самый влиятельный человек на Уолл-стрит, миллиардер Стивен Шварцман, сидит в своей личной переговорной и его тянет пофилософствовать. «Чему я научился в финансах, так это тому, что всегда есть вещи, которые на первый взгляд кажутся бессмысленными», — говорит он. На Шварцмане синий костюм, розовый галстук и рубашка его любимого бренда Turnbull & Asser. Он выглядит слегка загоревшим после недавнего путешествия в Саудовскую Аравию.
Сейчас под управлением Blackstone Group находятся активы стоимостью почти $600 млрд. Инвесткомпания Шварцмана покорила рынок прямых инвестиций и затем переключилась на недвижимость, проблемные долговые активы, хедж-фонды и даже на покупку долей в других фондах прямых инвестициях. Но в течение многих лет, несмотря на успехи по всему миру, Шварцману приходилось осознавать, что он управляет компанией, равной по рыночной капитализации заурядным компаниям вроде маркетплейса подержанных вещей eBay и производителя алкогольных напитков Constellation Brands.
«Некоторые вещи настолько недооценены, что я этого совершенно не понимаю. И в то же время есть вещи настолько переоцененные, что это тоже теряет всякий смысл. Но так устроен рынок, и люди оправдывают такие аномалии, как будто это справедливо, только потому что это — рынок», — говорит Шварцман.
На протяжении большей части роста текущего бычьего рынка Шварцман привлекал миллиарды долларов от самых консервативных пенсионных и суверенных фондов на планете. Но когда речь шла о привлечении инвесторов для покупки акций его собственной компании, спрос в основном был слабым и мимолетным. Юридически компания была оформлена как акционерное общество и каждый квартал распределяла прибыль выгодным с налоговой точки зрения образом. Это означало, что ее стоимость была привязана к краткосрочным выплатам дивидендов с прибыли от комиссий и зафиксированной инвестиционной прибыли. Шварцман упускал возможности на современном рынке, где доминируют быстрорастущие технологические платформы и где управляющие активами и индексными фондами для пассивного инвестирования предпочитают стремительно развивающиеся компании с растующими конкурентными преимуществами и стабильной прибыльностью.
Но затем последовала налоговая реформа Дональда Трампа, и в апреле 2019 года Шварцман решил изменить структуру Blackstone. Это решение обернулось крупнейшей победой в истории Уолл-стрит. Всего за девять месяцев состояние Шварцмана выросло на $5,8 млрд — с $13,2 млрд до $19 млрд.
Шварцман превратил фирму из эффективного с точки зрения налогообложения общества в корпорацию, сделав ее акции доступными для многих индексных и паевых инвестиционных фондов, которые ранее не могли их покупать. С начала года акции Blackstone подорожали на 91%, а компания достигла рекордной рыночной капитализации — $66 млрд. Доли в Blackstone приобрели такие инвесторы, как Ник Шоммер из Janus Forty Fund, и индексные фонды, работающие на основе индексов S&P Total Market и MSCI. После этого фондовые аналитики начали оценивать Blackstone наравне с корпоративными гигантами вроде Visa, Amazon и Home Depot, превратив недооцененную инвестфирму в компанию из списка S&P 500, акции которой продаются с премией.
За последние полтора года крупнейшие в мире инвестиционные фирмы, которые специализируются на прямых инвестициях и торгуются на бирже, приложили все усилия, чтобы стать корпорациями. В результате инвесторы признали их одними из самых эффективных компаний на фондовом рынке. Акции Apollo Global Management выросли на 106% в 2019 году, а бумаги Carlyle Group — на 111%. Добавьте в список Brookfield Asset Management, KKR & Co и Ares Management — все публичные фонды прямых инвестиций в сумме стоят теперь почти четверть триллиона долларов. В целом, совокупная стоимость крупных публичных инвестиционных фирм увеличилась примерно на $75 млрд.
Рассуждая об этом холодным днем на Манхеттене, Шварцман уверенно пожимает плечами. «Это было бессмысленно, потому что было бессмысленно, — вспоминает он о том, что когда-то акции его фирмы не росли. — Со времен кризиса почти все финансовые компании просели — а мы выросли в шесть раз».
На протяжении десятка лет Шварцман возглавлял одну из ведущих компаний на Уолл-стрит, подвергаясь попутно критике как из-за невероятных амбиций Blackstone, так и из-за своей тяги к политике. За это время банки терпели крах, хедж-фонды закрывались, лихих трейдеров Уолл-стрит сменяли алгоритмы, а низкобюджетные фонды Vanguard и BlackRock вместе с финтех-компаниями отбивали у брокеров и фондов клиентов, недовольных необходимостью платить ощутимые комиссии.
В начале этой эры, в марте 2008 года, за считанные дни до краха инвестиционного банка Bear Stearns, Шварцман решил присоединиться к первому конференц-коллу с инвесторами как глава публичной компании. Акции Blackstone торговались на бирже всего несколько месяцев, но уже подешевели вдвое на фоне отчетов конкурентов о девяти- и десятизначных операционных убытках, сеявших панику на рынке. Уже тогда Шварцман видел контуры новой финансовой системы.
«Одно из невероятных преимуществ прямых инвестиций и недвижимости заключается в том, что инвесторы передают капитал на весь срок существования фонда. Они не решат внезапно забрать свои средства, и нам не придется продавать какие-либо активы в неподходящий момент, — сказал он. — Во время паники инвесторы могут сбрасывать ценные бумаги, включая акции Blackstone с нашей политикой распределения дохода по $1,2 на акцию. Но мы играем против тренда».
Крупнейшие инвестиционные фирмы, работающие в области прямых инвестиций, были недовольны тем, что их акции годами не дорожают. С учетом низких процентных ставок и роста фондового рынка в сфере прямых инвестиций наблюдался приток капитала, а доходности росли. К концу десятилетия фонды прямых инвестиций контролировали 8000 американских корпораций. Они были королями капитала. Но добиться уважения на фондовом рынке им так и не удалось.
Однако после прихода к власти Дональда Трампа в 2017 году был принят ключевой закон, который снизил минимальную ставку налога на прибыль корпораций с 35% до 21%. Реформа была настолько радикальной, что фирмы вроде Blackstone могли перейти со ставки для акционерных обществ на корпоративную ставку, и сумма налога увеличилась бы незначительно — на 2-5 процентных пункта. При этом сокращался объем бумажной работы для акционеров, не надо было заполнять для налоговой форму K-1, в которой отражается доля прибыли или убытка каждого участника общества, а доступ к акциям получали индексные фонды.
В возрасте 75 лет Кравис и Робертс вновь оказалась в авангарде: на этот раз их решение показалось слишком заурядным для сериала на Netflix, но, возможно, оно станет более прибыльным и значительным, чем любые переговоры о поглощениях. Летом 2018 года KKR стал первым публичным фондом прямых инвестиций, который из общества с ограниченной ответственностью превратился в корпорацию, зарегистрированную в штате Делавер.
«Среди наших инвесторов преобладали хедж-фонды, — говорил Кравис Forbes в мае. — Мы думали, что у нас будет больше сторонников и больше инвесторов смогут приобрести наши акции, что, как мы надеялись, будет полезно для всех акционеров».
Несколько месяцев спустя, в ноябре 2018 года, инвестфирма Ares Management миллиардера Энтони Ресслера тоже перерегистрировалась в корпорацию. Ее акции с тех пор подорожали более чем на 100%. После успешной реорганизации KKR и Ares сработал принцип домино, и их примеру последовали многие другие крупные инвестиционные фирмы вроде Apollo Global Management и Blackstone. Carlyle Group завершит реорганизацию в ближайшие несколько дней. Теперь, когда их рыночная капитализация растет, а позиции конкурентов из инвестиционных банков и хедж-фондов шатки, фонды прямых инвестиций правят Уолл-стрит.
«Мы не могли покупать их акции до того, как они провели реорганизацию, — говорит Иэн Ферри, портфельный менеджер из фирмы Jackson Square Partners, управляющей активами на $21 млрд. Он давний поклонник фондов прямых инвестиций, в особенности KKR. — После реорганизации мы сразу же бросились скупать их акции». В результате компания Ферри собрала пакет акций KKR, который сейчас оценивается почти в $700 млн. «Эти фирмы заполняют нишу, которую оставили банки, отчасти из-за юридических вопросов, возникших после финансового кризиса , — говорит Ферри. — А теперь они вот-вот уведут их акционеров».
Если так пойдет и дальше, Уолл-стрит скоро может обнаружить, как Blackstone Group — основанная в 1985 году инвестиционная фирма, в которой работают всего 2600 человек — по рыночной капитализации обгоняет ведущий американский инвестиционный банк Goldman Sachs со 150-летней историей и 36 000 сотрудников. Сейчас капитализация Goldman составляет $81 млрд при $66 млрд у Blackstone, но разрыв сужается подобно мощеным улицам вокруг здания Нью-Йоркской фондовой биржи.
«Не знаю, найдется ли хоть один инвестор, который за последний год сказал бы нам, что хочет сократить свои вложения на частных рынках капитала», — говорит президент Blackstone и потенциальный преемник Шварцмана миллиардер Джонатан Грей. Сейчас он формирует гигантские портфели недвижимости без ограничения срока их существования и руководит командами переговорщиков, которые работают в наиболее быстрорастущих секторах 21 века, фокусируясь на транспортных хабах, программном обеспечении и больших данных.
Это не вызывает удивления у игроков Уолл-стрит, которые с каждым годом все чаще обращаются к фирмам вроде Blackstone, а не к старомодным инвестиционным банкам. Целые рынки недвижимости, структурированных долговых инструментов и неликвидных высокодоходных активов переходят от трейдеров в Goldman и Morgan Stanley к фирмам вроде Blackstone, Apollo и KKR. Давний тренд Уолл-стрит теперь заметен и на фондовом рынке.
«В условиях изменчивой финансовой среды мы, как мне кажется, занимаем отличное положение, — говорит Шварцман. — Финансы — крупный бизнес, очень крупный! Подумайте только, сколько денег печатается каждый год по всему миру. Этот бизнес продолжает расти».
Источник: Forbes
