Брайан Марсал — один из самых известных в мире антикризисных управляющих, в 1970-х годах он работал в подразделении по реструктуризации долгов Citibank, а затем вместе с консультантом Тони Альварезом создал собственную фирму Alvarez & Marsal (A & M), решив заниматься консультациями по управлению плохими активами. С тех пор компания реструктурировала и продала активы на сумму около $1 трлн, на счету компании сворачивание деятельности Arthur Andersen и крупнейшее в мире банкротство Lehman Brothers. A & M была советником по реструктуризации правительств Греции и Ирландии, правительство Испании в августе 2012 года выбрало A & M управляющим «плохого банка», создаваемого для чистки банковских балансов. Компания имеет 39 офисов в 25 странах, штат около 2000 человек, выручку чуть менее $1 млрд в год. Крупнейший российский клиент — Cбербанк (реструктуризация активов на общую сумму более $1 млрд). О банкротстве Lehman Brothers, о пути выхода из долгового кризиса и о том, куда сегодня вкладывать деньги, Марсал рассказал в интервью Forbes (расширенная версия интервью, опубликованного в сентябрьском номере).
— Сейчас вы продолжаете консультировать Lehman Brothers. В чем суть консультаций, что вы сейчас делаете?
— Работа с Lehman Brothers продолжается по двум направлениям. Во-первых, мы консультируем кредиторов банка. Во-вторых, управляем той частью активов, которая выделена в «плохой банк» для последующей распродажи, и распределяем получаемые средства. Кроме того, идет большая работа по определению правомочности требований кредиторов — в процессе банкротства они часто заявляют права на гораздо большие требования, чем им реально должны. Если не находим понимания, ведем разбирательство в суде. Оценка того, сколько может быть выручено от продажи плохих активов, — $65–70 млрд, из них $30 млрд уже выплатили. При этом объем требований удалось снизить до $250 млрд, первоначально было $1,2 трлн.
— Одним из активов Lehman, подлежащих распродаже, были фирменные сувениры — ручки, футболки и другая продукция. Оставили себе на память какие-то сувениры?
— Нет, это было бы незаконно. Но мне осталась на память табличка Lehman Brothers, висевшая на их главном здании.
— Чему вас лично научил кейс Lehman Brothers? Может, что-то вас особенно удивило?
— Lehman Brothers был, как все помнят, too big to fail — слишком большим, чтобы обанкротиться — и это было плохо для всего мира. Нам нужно много банков, но меньшего размера, чтобы банкротство одного не приводило к коллапсу всей системы. В США и Западной Европе была слишком большая концентрация и слишком много власти в одних руках. В Германии осталось всего 2–3 крупных банка, в США — 4–5. Банки должны стать меньше, проще и выйти из части тех бизнесов, в которых сегодня присутствуют. Собственно, это уже происходит: в США это обеспечивает закон Додда-Фрэнка, в Европе — регулирование Basel III.
— Нужно ли было спасать Lehman Brothers?
— Нет.
— Как это? Вы сказали, что он был слишком большим, чтобы допустить его разорение. Вы согласны с Генри Полсоном, который говорил, что надо было позволить финансовым компаниям разоряться?
— Полсон ошибался, так как Lehman Brothers был слишком большим, чтобы банкротиться. И когда он понял ошибку, то решил, что нужно спасать Goldman Sachs, Morgan Stanley и Bank of America. Это было непоследовательно, и, несмотря на то что он был министром финансов, он был неправ. Но у него хватило храбрости понять это на следующий же день. Мы должны разрешить компаниям банкротиться. Но перед тем как они это сделают, компании должны стать меньше, чтобы не вызвать инфаркт финансовой системы. Сегодня мы не можем себе позволить банкротить крупнейшие банки, сначала их надо уменьшить.
— Что общего, а что разного в крупнейших банкротствах?
— Общая проблема — менеджмент, как алкоголик, находится в состоянии отрицания. Алкоголик обычно не готов признавать наличие проблемы. Также и менеджмент чаще всего отрицает проблемы. Иногда банкротство назревает потому, что продукт компании устаревает. Так было с телексами Western Union, так было с крупнейшей сетью видеопроката BlockBuster, последний кейс — это Kodak. Когда спрос умирает, компания исчезает. Что касается Lehman — это история про неправильные решения. Когда вы строите бизнес, вы вкладываете свое сердце, а если надо сокращать издержки, значит вам надо резать по живому. Наша задача — помочь менеджменту, который часто неплохой, сделать то, что он не может сделать своими силами.
— Как вы оцениваете шансы глобальной финансовой системы на оздоровление в ближайшие несколько лет?
— У нас ушло лет двадцать на то, чтобы создать проблему, и потребуется лет десять для ее решения. Согласно Библии, наша жизнь циклична: у нас было 7 тучных лет, будет 7 тощих лет. Пока прошло только 3–4 года тощих года и по крайней мере три года страданий нам еще предстоит. Люди, конечно, хотят, чтобы изобилие было длительным, а голод коротким, но, к сожалению, жизнь устроена не так.
— Как может быть решена проблема перегруженности развитых стран долгами?
— Через программы экономии и жесткие меры по снижению издержек, через большие страдания и боль. Политики и те, кто теряет деньги, хотят другого, но нет никакой волшебной пилюли и быстрого решения. Надо просто тратить меньше и откладывать больше, вкладывать деньги в бизнес и управлять ожиданиями. Тогда в конце концов мы вылезем из этой ямы.
— Какие конкретные шаги необходимо предпринять в Европе для выхода из кризиса?
— Европейцам нужно сбалансировать приток и отток в бюджетах. Немцы хотят, чтобы это случилось немедленно, а греки — в течение 15 лет. Им надо найти компромисс.
— Какие европейские страны будут наиболее успешны на пути к выздоровлению? К каким рынкам присматриваться инвестору и почему?
— Я считаю, что самые лучшие инвестиции в ближайшее время будут в Испании: у них был самый большой пузырь на рынке недвижимости. В целом наиболее быстро восстановятся те рынки, которые смогут сбалансировать входящие и исходящие потоки и донести это до инвесторов. Это могут быть и США, и Китай, и Германия. Как только это произойдет, инвесторы туда ринутся толпой. Инвесторы в любой части света хотят услышать одно: правительство потратит столько денег, сколько оно соберет, и не больше. Очевидно, фискальная консолидация — это не единственное условие. Например, Россия преуспела в том, чтобы сбалансировать бюджет, но есть и другие моменты, о которых не надо забывать. Это уверенность инвесторов в неизменности законов и правовых норм, а также отношение государства к их выполнению. И, конечно же, капитализм, который правильно отрегулирован государством, и свобода для капитала.
— Что вы думаете о политических изменениях в России, их влиянии на экономику?
— Ничего, я не так умен для этого. Но я верю в постепенную эволюцию, которая требует терпения. По мере того как это происходит, стандарты жизни повышаются. С какой скоростью она будет происходить, не знаю.
— Способны ли страны BRIC помочь мировой экономике сдержать рецессию?
— Я скептично отношусь к этим странам. При этом думаю, что самая сильная страна в BRIC это Россия, а не Китай, где накопились серьезные дисбалансы. У России очень большой потенциал, который здесь до конца не осознают.
— В последнее время все громче звучат голоса о том, чтобы исключить Россию из BRIC, в их числе экономист Нуриэль Рубини…
— Тем не менее мне нравятся ваша нефть и ваши ресурсы. Я считаю, что рыночная экономика в конце концов здесь победит и, когда это произойдет, Россия станет правильной страной для инвестиций. В долгосрочной перспективе я очень позитивен.
— Многие ждут второй волны масштабной переоценки активов, это возможно? Какие параллели с ситуацией трехлетней давности вы видите сегодня?
— Переоценка активов зависит от географии, но не думаю, что теперь будет так же, как в 2008-2009 годах. Основные рынки в США, Великобритании и Германии уже отразили потери, их системы сейчас более сбалансированны. Но часть Западной Европы, рынки таких стран, как Испания, Франция, Италия и Греция, только начинают реализовывать эти потери. И Россия, возможно, тоже находится в этой части.
— Какие отрасли и сектора будут подвержены переоценке активов в наибольшей степени?
— Переоценка точно затронет бумаги финансовых институтов, капитал в этом секторе существенно просядет. Я бы не хотел оказаться держателем их бумаг, советую держаться от них подальше. Пускай государства ими занимаются. В промышленных и сырьевых компаниях я не вижу этих проблем с переоценкой, во всяком случае, для их облигаций.
— Куда вы вкладываете свои личные средства?
— Я не инвестирую в акции и облигации, меня могут обвинить в том, что я работаю на инсайде. Свои личные инвестиции делаю в проблемную недвижимость — дешево, с апсайдом на будущее. Когда просыпаюсь, я знаю, что она где-то там стоит. Все русские хотят на пляж — покупайте на пляже.
По материалам: Forbes
