Игорь Мазепа до полномасштабной войны инвестировал в недвижимость, медицину, газовые месторождения, добычу янтаря и другие отрасли. Сейчас оценивает собственные активы очень сдержанно, но верит в скорейшее послевоенное восстановление экономики Украины. Среди главных рисков усиливается роль государства и растущее давление силовиков на бизнес.
В эфире YouTube-проекта Forbes «Business Breakfast с Владимиром Федориным» бизнесмен откровенно рассказал, куда инвестирует во время войны, где видит новые возможности и что делает для того, чтобы защитить свою собственность от посягательств чиновников.
О бизнес-активности и росте экономики
Я согласен со свежими оценками МВФ. Мы видим оживленные тенденции. Внутренний спрос растет. Граждане охотнее тратят деньги, поскольку есть гораздо больше уверенности в будущем, чем шесть месяцев назад.
За 15 месяцев войны люди адаптировались. Это видно по гражданам, бизнесу и даже по киевским улицам. До начала майских обстрелов в Киев вернулось много людей и чувствовали себя здесь спокойнее.
С точки зрения ВВП важнее не цифры, а динамика. Она сейчас не нейтральная, а более положительная. Конечно, 10% роста ВВП в этом году меня удивят, но 5–7% – это абсолютно рабочая цифра.
Пока у нас есть экономическая помощь, макроситуация будет стабильной. Резервы НБУ на исторических максимумах, бюджет выполняется своевременно, зарплаты в госсекторе платят. Бизнес, хоть и с нареканиями и определенной коррупционной составляющей, но получает возмещение НДС.
Военные являются самым большим драйвером на потребительском рынке. Их семьи стали покупать жилье, особенно на западе Украины. То есть активизировалось строительство жилья, и на него есть спрос, чего мы не могли ожидать еще в январе. Единственное – фактически исчезли инструменты для сбережения средств.
По-прежнему ли Мазепа кандидат в список богатейших?
Пытаться оценить рыночную стоимость активов во время войны – это фактически пальцем в небо. Я вложил в украинские активы десятки миллионов долларов. Но сколько это сейчас стоит? До войны это стоило бы сотни миллионов долларов. А сейчас, быть может, и ничего.
С 2014 года мы инвестировали в крупнейшую украинскую медицинскую сеть «Добробут». Это очень капиталоемкий бизнес. Порог входа туда – десятки миллионов долларов. За эти девять лет я инвестировал в «Добробут» $70–80 млн. И, несмотря на военное время, он активно растет.
Еще один известный бренд MakeUp– крупнейший украинский интернет-магазин со средствами по уходу за телом и лицом, косметикой и т.д. Он очень активно развивается и масштабируется на внешних рынках. Ему удалось перенести свою бизнес-модель из Украины на рынки Западной и Восточной Европы – в Польшу, Румынию, Болгарию, Испанию, Португалию. Сейчас открывается Америка. Есть планы на азиатские рынки. Это очень динамичная компания.
Я также инвестировал в цементный бизнес. В Украине, как и во всем мире, вокруг него сложилась олигополия. Это тоже очень капиталоемкий рынок. Нет никакого смысла делать что-либо, если ты не сможешь производить 1,5 млн т цемента в год. Считаем где-то по $150 за тонну и выходим на $200+ млн основного капитала.
Поэтому в Украине и мире сложилась олигополия, где есть три-четыре игрока на каждый рынок. Обычно это западные игроки, что-то вроде «большой четверки» в аудите. Кроме «Ивано-Франковскцемента», который является крупным игроком в Украине, есть еще «Криворожский цемент», в который я инвестировал вместе с партнерами – Виталием Антоновым и Василием Даниляком.
Еще есть немного загородной недвижимости. Всем известный Shelest, где еще много всего строится. Мы хотим выйти за пределы обычных инвестиций в недвижимость. В ближайшее время удивим потребителей и инвесторов новыми предложениями.
Как токсичный янтарь стал прибыльным бизнесом
Когда мы начинали инвестировать в янтарь шесть-семь лет назад, это была полутоксичная история. Во-первых, добыча янтаря – это большая экологическая проблема. Я много летал на вертолете над янтарной частью Полесья – вся эта часть еще при раннем Порошенко превратилась в экологическую катастрофу. Во-вторых, там постоянно существовала круговая порука из ментов, депутатов провластных партий и местных властей.
Мы купили на вторичном рынке чуть ли не единственную в то время легальную лицензию на добычу. Пришлось пройти три решения Кабинета Министров еще при Гройсмане. Тогда они дали зеленый свет для инвесторов в янтарь, но это заняло для нас годы.
Сейчас мы чуть ли не единственная компания, делающая рекультивацию, то есть мы сажаем новый лес после того, как добыли янтарь. У нас рекультивировано около 30 га.
В прошлом году мы добыли чуть больше 10 т янтаря. Это около $6–7 млн. Это сотни рабочих мест в Ровенской области. Месторождение мы оценивали в 47 т – надеюсь, мы на них выйдем.
Мы чуть ли не единственные, у кого вообще что-то получилось на янтарном рынке. Правительство начало продавать многочисленные лицензии на добычу янтаря, но все они «полулевые». Мы получаем много предложений, но часто видим бумаги и понимаем, что это не прозрачная история. Кроме лицензии на добычу, тебе нужно иметь лицензию на вырубку леса.
К нашим партнерам, которые занимаются операционным бизнесом, как-то пришли силовики и потребовали деньги за то, чтобы мы могли легально вывезти янтарь через таможню. Мы договорились, что будем терпеть, но не дадим им шансов выкрутить эту историю. В ответ сказали: если отказываете, дайте нам официальный документ об этом, чтобы мы могли обжаловать процессуально. Мало кто из силовиков готов к такому разговору. В итоге груз простоял на таможне где-то пять дней и мы его спокойно вывезли.
Споры Игоря Мазепы с государством
Чем мы отличаемся от других бизнесменов, к которым тоже приходят силовики? Мы решили не молчать, а занять активную позицию. Потому что силовики привыкли ходить безнаказанными и реакции на этот произвол практически нет.
Сейчас обыски – это обычная, бытовая история. Бизнес находится под наибольшим давлением от силовых органов за последние 20 лет. Где-то власти переплюнули времена Януковича.
История с австрийской компанией Strabag SE, у которой мы купили Жеселевский и Хустский карьеры еще в октябре 2021-го на открытом тендере за $2 млн, – это полный абсурд. Мы подали иск в Министерство юстиции. А ведь Strabag – мировой лидер на рынке строительства, ее услугами пользуются по всей Западной Европе. Но оказалось, что 25% акций Strabag находятся в собственности подсанкционного российского бизнесмена Олега Дерипаски. Он являлся одним из акционеров еще с начала 2000-х. Поэтому государство решило, что мы «фронтируем» Дерипаску, то есть помогаем вывести средства из Украины. Теперь мы судимся. Посмотрим, чем это кончится.
Дело не в том, что Мазепа кому-то дорогу перешел. Это просто время у нас такое, что государство активизировалось, но последние кейсы уже доходят до маразма, как с арестом Коболева или Пивоварского. То есть человек, работающий на госкомпанию, должен всегда помнить, что потом к нему придут силовики, если он что-то сделает правильно, но «не по форме».
Я поддерживаю инициативу отбирать украинские активы у российского бизнеса. Но против того, чтобы отбирали бизнес у украинских бизнесменов.
Есть несколько инициатив, обсуждаемых в бизнес-среде. Бизнесмены хотят создать антирейтинг правоохранителей, судей или и тех и других, кто незаконно использует свои полномочия. Мы хотим дать сигнал, что бизнес-сообщество объединяется, и мы хотим сделать таких людей токсичными для институтов, в которых они работают, и честных коллег, честь мундира которых они порочат.
Это будет что-то вроде списка коллаборантов «Миротворец». Если власти не будут реагировать на призывы бизнеса, он придумает что-то креативное. Некоторые движения уже пошли. Вопрос, как сделать это правильно. Есть идея создать коллегиальный орган из уважаемых людей, который бы вел этот процесс.
«Производственная мафия» на цементном заводе в Кривом Роге
До наших инвестиций в «Кривой Рог цемент» там была разруха, а сейчас, образно скажу, – цветет сад. Мы наладили работу, и завод из хронически убыточного превратился в прибыльный бизнес. Даже в военное время он прибыльный, хотя мы потеряли где-то 70% рынка.
Когда мы в первые месяцы зашли в «Кривой Рог цемент», столкнулись с производственной мафией. Компания до нас генерировала убытков примерно €25 млн в год. Мы превратили ее в прибыльный бизнес с €13–15 млн положительной EBITDA. Ранее на компании паразитировали разные чиновники. Начиная с «Укрзализныци», где не давали вагоны, а предлагали услуги близких ей компаний по транспортировке.
Кстати, «Хайдельберг» потерял лицензию на известняковый карьер, потому что пришел какой-то чиновник с проверкой и поставил условие: или даешь взятку, или мы не продлеваем разрешение. Огромная немецкая компания, разумеется, взятку платить отказалась и в один день потеряла доступ к сырью. То есть немцы не справились с нашим «инвестиционным климатом» – инвестняни к ним так и не пришли.
Аналогично после покупки карьеров у австрийского Strabag мы тоже встретили большое сопротивление персонала, годами сидевшего «на потоках». Они даже топили нашу технику в противопожарных водоемах, этакая маленькая месть.
Существует ли профессия инвестбанкира во время войны
Большинство бизнесов упали в прошлом году, как и вся экономика, минимум на 30%. Но бизнес живет ожиданиями. И они достаточно оптимистичны: что мы отвоюем всю нашу территорию, сюда зайдут мощные западные инвесторы и здесь будет клондайк. Я их частично разделяю.
Есть вакуум между ожиданиями покупателя и ожиданиями продавца, поэтому рынок полуживой.
Все серьезные инвестиции, которые у нас были, за военное время прошли в рамках уже имеющихся инвестиций. К примеру, «Добробут» купил еще две большие больницы в Украине и расширил свой бизнес. MakeUp привлек новые деньги под экспансию и открыл новые рынки. На операционном уровне в каждой из наших компаний что-то происходило.
А что касается инвестбизнеса Concorde Capital, то мы рассматриваем аграрное направление. Оно интересное, но есть разные риски: прежде всего военные, риски работы «зернового коридора», того, что наши партнеры будут ограничивать экспорт агропродукции. То есть и цена должна быть адекватна всем этим рискам. Если нам удастся за разумную цену что-нибудь купить, то мы точно купим.
До окончания войны или подписания стабильного соглашения о мире сюда не пойдут крупные западные компании и инвестиции. К сожалению, нам придется самостоятельно плескаться в этом аквариуме. Но что касается перспективных секторов, мне нравится сегмент строительных материалов. После войны он будет «бумить». Мы посмотрели, что можно приобрести.
Амбициозно скажу: если это будет интересный, по разумной цене и перспективный проект, то не исключаю, что мы соберем сотни миллионов долларов для инвестиций. Есть даже предварительные договоренности.
